Школы и годы

Альбом Элиса Купера «School's Out» вышел летом 1972 года, но у нас в городе появился только осенью, когда уже не школа была позади, а каникулы. Снова наступили тяжелые времена и для меня, и для родителей ‒ их регулярно вызывали в школу то из-за моих длинных волос, то из-за моего значка со знаменитым логотипом Rolling Stones. («Кому ты показываешь язык?» ‒ спросила физичка. «Вам, Ольга Михална», ‒ сказал я.) Мне оставалось только завидовать школьникам, про которых пел Элис Купер: «School's out for summer...» Или не «пел», а «пели»... нет, наверное, «пели и играли»... ‒ короче, тогда имя «Alice Cooper» было еще названием всей группы, а не только псевдонимом вокалиста по имени Винсент Фернье.

Ажиотаж вокруг «School's Out» был немалый, и хозяин пластинки обнаглел: «Отдам только за восемь, не меньше». «Восемь» означало 80 рублей. По тем временам цена была невиданной ‒ фирменные пластинки (они же «пласты») стоили от 60 до 70 рублей, а вполне приличная зарплата тогда составляла рублей 140 в месяц. В конце концов я не выдержал, уговорил сначала своего старшего брата, а потом еще и друга Женю, жившего в соседнем доме, такого же отчаянного меломана, как и я, и мы купили «School's Out» вскладчину.

«School's Out» как бы продолжал традицию двух предыдущих пластинок, «Love It to Death» и «Killer», но звучал иначе. Это был концептуальный альбом и одновременно смесь рок-н-ролла, хард-рока, хэви-метала и даже прогрессивного рока (или арт-рока). А еще «School's Out» напоминал мне рок-оперу «Jesus Christ Superstar». Сейчас я бы сказал про смелую эклектику и неожиданную гармонию пост-модернизма, но в то время я таких слов не употреблял. И слово «отстраненность» я тогда не употреблял, но нутром чувствовал, что все эти страсти преподносятся понарошку, что грубоватая клоунская ирония есть и в яростной «School's Out», и в сентиментальной «Alma Mater».

Конверт «School's Out» был оформлен как школьная парта, у которой поднималась крышка. На дереве были вырезаны названия альбома и группы: «School's Out» и «Alice Cooper». Еще там были имена и инициалы, на которые мы поначалу не обращали внимания, но когда я к ним присмотрелся, то сообразил, что на парте оставил свой след каждый из музыкантов группы: ритм-гитарист Michael Bruce ‒ «MICHAEL B.», барабанщик Neal Smith ‒ «N. SMITH», соло-гитарист Glen Buxton ‒ «G.B.», бас-гитарист Dennis Dunaway ‒ «DD». Вверху слева были две буквы, которые я принял за «ab», ‒ таких инициалов, вроде, ни у кого не было. Потом я понял: это не «ab», а «aс» ‒ Alice Cooper.

Внутри, на ярлыке пластинки, значилось еще одно имя: Bob Ezrin. Примерно в то время или немного позднее один из «вражьих голосов» рассказал, как Боб Эзрин, совсем молодой парень, решил стать продюсером талантливых, но никому не известных музыкантов, которые называли себя «Alice Cooper». Эзрин сумел найти идеальную форму для стиля и звучания группы, и спродюсированные им записи вскоре попали в списки популярности. Фактически, Эзрин создал Alice Cooper как феномен. Сам Элис Купер сказал о Бобе Эзрине просто: «Он был нашим Джорджем Мартином». Позднее Эзрин работал с Kiss, Pink Floyd, Дейвидом Гилмором, Лу Ридом, Питером Гэбриелом, Родом Стюартом, Джулианом Ленноном ‒ всех не перечесть.

После «School's Out» вышли еще два альбома группы, потом она распалась, и Элис Купер записывался один (то есть с другими музыкантами), и всё это мы слушали, а что-то и покупали для коллекции, но только «School's Out» завораживал меня так, что я до сих пор не могу этого забыть.

***

Прошло несколько лет... Вообще-то, прошло лет этак тридцать. Нашу коллекцию пластинок мы братом и Женей разделили-разменяли-распродали, я давно слушал компакт-диски, Женя рано умер ‒ у него было слабое сердце (Женя, я вспоминаю тебя каждый день ‒ ты это, наверное, чувствуешь там, где ты сейчас), мы переехали в Минск, у нас родился Юра, и вот уже Олю и меня регулярно вызывали в школу ‒ Оля ходила, потом кричала на Юру и плакала, а я от встреч с классной руководительницей, учителями и администрацией школы уклонялся, как мог. Времена изменились, и проступки тоже были другие. Больше всего шуму ‒ или, скорее, вони ‒ наделало распыление в классе аэрозоля, который я купил Юре в Америке впридачу к пластиковому сюрпризу-какашке. («А чем этот спрей пахнет?», ‒ спросила семидесятилетняя мама нашей подруги у продавщицы. «Он пахнет говном, мэм», ‒ вежливо ответила девушка. Но в милицейском протоколе почему-то написали «отравляющее вещество».)

Наконец Юра закончил школу, и все вздохнули с облегчением ‒ он сам, мы и учителя. Но через несколько месяцев школьная проблема возникла снова: мы переехали в Ванкувер, надо было решать, что Юре делать дальше, и нам посоветовали отдать его в последний, двенадцатый класс обычной средней школы ‒ дескать, по возрасту он все равно имеет на это право, так пусть не спеша втягивается в новую для него систему образования.

Я сходил с Юрой в ближайшую школу, и мы поговорили с приятным китайцем средних лет, занимавшим должность вроде завуча. Мне понравилось всё: и отношение завуча к нам, и школа, и место, где она расположена, ‒ лесистый склон небольшой горы, откуда открывался вид на залив Бюррард. Завуч сказал, что если получится, то он зачтет Юре многие из предметов, уже пройденных им в школе, и еще несколько предметов Юра сможет хотя бы частично пройти за оставшиеся полгода в двенадцатом классе.

Увы, ничего из этого не вышло. Сначала выяснилось, что справка, которую мы с таким трудом получили в Минске, оформлена неправильно ‒ часы, пройденные по каждому из предметов, надо было разбить по годам, а у нас в школе посчитали их сумму за все время учебы. А потом начались звонки из школы. Переносить их было легче, чем в Минске, потому что исходили они из «телефона-автомата». («Здравствуйте! Вам звонят из средней школы города Порт Муди. Вашим сыном или дочерью сегодня был пропущен как минимум один урок. Позвоните, пожалуйста, в школу по следующему номеру...» Я, конечно, не звонил.) Один-единственный раз, в самом конце учебного года, в трубке раздался человеческий голос ‒ усталый, но живой.

‒ Юра хороший парень, ‒ говорила учительница математики, ‒ и, вроде, неглупый, но он сидит в классе как будто за стеной, и я не могу через нее пробиться.

‒ И я не могу, ‒ сказал я.

‒ Вы знаете, что он провалил все предметы, кроме одного?

‒ Нет.

‒ Он не показывает вам школьные отчеты?

‒ Я даже не знаю, что это такое, ‒ ответил я.

Единственным предметом, в котором Юра преуспел и даже оказался одним из лучших в классе, был, как ни странно, английский язык. Похоже, что благодарить за это надо учителя, от которого Юра был в восторге.

Пришло лето, и еще одна школа осталась позади. Юра подрабатывал грузчиком в универмаге «Wal-Mart» ‒ он устроился туда еще зимой ‒ и про учебу не вспоминал. А мы, конечно, переживали: с одной стороны, ему надо учиться, с другой ‒ понятно, что вот так, из принципа, запихивать его в какой-нибудь университет или колледж бесполезно. И вообще, как можно всерьез говорить про образование, если он до сих пор не решил, кем хочет быть?

Тут я вспомнил, как с полгода назад случайно попал на что-то вроде открытого занятия из цикла с немного странным названием «Исследование карьеры» в колледже Cornerstone. Хотя по одному занятию судить трудно, мне показалось, что там толковые преподаватели, и что они не профориентацией занимаются, а помогают человеку понять, кто он такой, и чего он хочет. Я посоветовал Юре пойти на эти курсы, и он почему-то меня послушал. Но тут, как назло, выяснилось, что ему надо за это заплатить приличную сумму, ‒ бесплатно туда пускают только безработных или тех, кто работает несколько часов в неделю. Взамен Юре предложили пройти компьютерное тестирование. Вообще-то, бесплатных профориентационных тестов и в интернете навалом, но Юра все-таки сходил в какой-то центр и вернулся со списком, от которого и я, и Оля пришли в ужас: «журналист, писатель, актер, режиссер...» Мы ничего не сказали, а Юра долго и серьезно обдумывал все варианты и наконец объявил, что будет инженером звукозаписи. Меня это удивило ‒ я в свое время лет десять отработал звукоинженером, а Юра принципиально всё делает не так, как я.

Теперь надо было искать место учебы. Колледжей и университетов, где преподают звукозапись или звукорежиссуру, вроде, хватало, но все они отпадали один за другим ‒ или слишком долго надо учиться, или слишком дорого платить, или слишком много так называемых «prerequisites», то есть предметов, которые нужно пройти, ‒ разумеется, не бесплатно, ‒ чтобы допустили до основного курса.

Прихожу я как-то домой, а Оля говорит: «Юра уже в отчаянии ‒ ничего подходящего не может найти». Я «погуглил» с час и нашел еще пару-тройку небольших колледжей и школ, на которые мы раньше почему-то не обратили внимания. Юра съездил на собеседования и привез несколько пачек рекламных брошюр, анкет и других бумаг. Просматривая их по диагонали, я наткнулся на папку только что созданной «школы искусства звукозаписи» под названием «Nimbus» и начал перелистывать страницы: «шестимесячный курс обучения» ‒ неплохо... «изучаются профессиональные предметы и ничего больше» ‒ то, что доктор прописал (Юре)... «основатели школы Боб Эзрин, Гарт Ричардсон и Кевин Уилльямс» ‒ на фотографиях приятные лица... «школа работает на базе полноценной коммерческой студии звукозаписи» ‒ ничего не скажешь, солидно... Тут у меня в памяти что-то зашевелилось, и я вернулся на предыдущую страницу. Так и есть, я не ошибся: первым среди основателей школы числился Боб Эзрин ‒ да, тот самый.

‒ Юра, ‒ сказал я, ‒ вот где ты, по-моему, должен учиться.

И Юра снова, как ни странно, последовал моему совету.

Занятия начались с января. Первое время Юра у меня еще что-то спрашивал, а я иногда даже оказывался в состоянии ему помочь, но вскоре вопросы прекратились ‒ слишком уж я отстал от жизни. Еще бы, в мое время приличным считался микшерский пульт «Электроника», а когда я начал работать на чехословацкой «Тесле», то мне откровенно завидовали.

О прогулах мы забыли, а беспокоились теперь потому, что Юра начал пропадать на сутки, а то и дольше ‒ после занятий шел в студию на ночные сессии.

Самым большим авторитетом для Юры стал один из «отцов-основателей» школы, продюсер Гарт Ричардсон (сын самого знаменитого и заслуженного канадского продюсера Джека Ричардсона). Юра рассказывал, что у Гарта на двери кабинета написано «Г-г-гарт» ‒ такая у него кличка, потому что он заикается. Г-г-гарт записывал Red Hot Chili Peppers, Rage Against the Machine, Rise Against, Nickelback, у него есть золотые диски, награды ‒ в общем, маститый продюсер, что тут скажешь?

Г-г-гарт заметил Юру ‒ это отчасти объяснялось тем, что Юра был единственным иммигрантом на курсе. В расписании работы студии Г-г-гарт отмечал время, забронированное Юрой, не как обычно ‒ именем или фамилией, ‒ а словом «PYCCKNN» (кириллического шрифта у него не было, и он, как мог, пользовался латинским).

‒ А Боб Эзрин у вас преподает? ‒ спросил я Юру через пару недель после начала занятий.

‒ Он приезжает несколько раз в году, ‒ ответил Юра. ‒ Ведет у тех, кто учится на продюсера. А у нас с ним будет только один семинар где-то весной.

Прошла весна, наступило лето, а Боб Эзрин так и не приехал.

В июне, когда Юра закончил школу, его и еще двоих студентов наградили четырехдневной стажировкой в Лос-Анджелесе. Только когда Юра улетел, мы с Олей сообразили: если у них там будет свободное время, то надо бы ему съездить в Голливуд ‒ это ведь рядом. А то как-то несолидно получится ‒ побывать в Лос-Анджелесе и не увидеть Голливуд. На другой день Юра с Олей разговаривают по телефону, Оля спрашивает у него, сможет ли он попасть Голливуд, а Юра отвечает: «А я и есть в Голливуде». Оказывается, их послали в знаменитую студию «Ocean Way», ту самую, что на бульваре Сансет, в самом центре Голливуда. Побывали они и в других студиях, а еще им устроили встречу с Алленом Сайдсом, владельцем «Ocean Way» и создателем лучших в мире мониторных систем. («Сколько времени вы разрабатывали свои мониторы?» ‒ спросил Юра. «Тридцать с лишним лет», ‒ сказал Сайдс.)

Летом Юра все так же пропадал в студии «Nimbus», хотя в школе уже не занимался. Г-г-гарт посоветовал ему поучиться еще шесть месяцев на продюсера, и Юра подал заявление на январь следующего года.

Чуть позже Юру по рекомендации Г-г-гарта взяли стажером в «Warehouse». Это одна из лучших ванкуверских студий, владеет ею Брайан Эдамс, и кто там только не записывался ‒ от Элтона Джона до AC/DC (альбомы «Stiff Upper Lip» и «Black Ice»). Юра работал там бесплатно один день в неделю. Начать ему пришлось с уборки, мытья полов и приготовления кофе. Правда, с кофеваркой он не справился, и пришлось ограничиться уборкой и мытьем полов. А через какое-то время он уже помогал устанавливать новую технику.

Я иногда спрашивал Юру про Боба Эзрина. «Он, вроде, должен появиться через пару недель», ‒ всякий раз говорил Юра. Но Боб Эзрин снова не приезжал, и я уже перестал о нем вспоминать, а однажды вернулся с работы и увидел на своем столе CD Элиса Купера «School's Out». Я взял диск в руки. Среди инициалов, вырезанных на крышке парты, было написано фломастером: «Vassily! Rock On». Ниже стояла подпись: «Bob Ezrin».