О политике

в первый и последний раз

Я не люблю политику, и она отвечает мне взаимностью. Хотелось бы вообще ее игнорировать, но не получается. Поэтому я решил написать что-то вроде обобщенного ответа на каверзные вопросы и больше этой темы не касаться.

Не могу сказать, как это получилось, ‒ то ли я иностранной литературы начитался, то ли буржуазной музыки переслушал, ‒ но сколько я себя помню, у меня всегда было ощущение, будто я мечусь в «зазеркалье» вроде того, куда попала Алиса в известной сказке. Иными словами, я понимал, что норма ‒ где-то за железным занавесом, а у нас ‒ совецкая действительность, дикая и абсурдная («мы рождены, чтоб Кафку сделать былью», ‒ говорили тогда). При этом я не был диссидентом и с партийно-номенклатурной системой не боролся. Совецкой власти я сопротивлялся пассивно ‒ носил длинные волосы и слушал западную рок-музыку. О настоящей свободе я не мечтал, поскольку был уверен, что СССР меня переживет, и что из его объятий мне не вырваться (я стал «невыездным» еще в 70-е). Более того, я даже попытался как-то торгануть своими принципами и пошел работать в комсомол ‒ мне обещали, что через год я буду учиться в аспирантуре. И что? Пришлось уволиться девять месяцев спустя, даже не получив знаменитого комсомольского «лечпособия» в придачу к отпускным. В аспирантуру я так и не попал, зато уяснил: «Человек должен всегда оставаться самим собой. Самая выгодная позиция» (А. Володин).

Незаметно оставаться самим собой не получалось даже после того, как я постригся. Симптомы, по которым мне ставили диагноз вроде «инакомыслящий», были самыми разнообразными и подчас неожиданными. Например, мне как-то передали такое высказывание: «Не наш это человек. Вот мы все травим антисоветские анекдоты, а он ‒ нет. Но вы видели, как он смеется, когда кто-то из нас расскажет такой анекдот?! Вот я и говорю: не наш это человек, не наш».

Я не знал, что слышалось верным сынам и дочерям партии в моем смехе, а только вспомнил, как у Шукшина в «Точке зрения» нехорошо смеялся Пессимист: «Ка-ка-ка!» ‒ «под Мефистофеля».

Когда границы открылись, я не спешил эмигрировать. Была надежда на перемены, да и не так легко было уехать ‒ без денег, не имея родственников за границей. В конце концов мне стало казаться, что противостояние системе превратилось для меня в «драйв», движущую силу ‒ убери его, и жизнь потеряет смысл.

Но мы все-таки эмигрировали ‒ скорее по личным причинам, чем из-за политики (хоть я говорил в шутку, что Лукашенко меня победил, и поэтому он остается, а я вынужден уехать). Здесь, в Канаде, я ощутил, что дышится мне легко и свободно ‒ и в буквальном смысле, и в переносном. При этом в моих взглядах почти ничего не изменилось с 90-х годов, когда я стал «выездным», получил несовецкое высшее образование и вообще многое узнал и осмыслил. А весь мой здешний опыт можно свести к известной школьной формулировке: «что и требовалось доказать».