В Коннектикуте и Нью-Йорке (часть 1)

В Коннектикуте

В Коннектикут, а точнее, в городок под названием Нью-Лондон мы поехали на юбилей старого минского друга Бори. Он пригласил нас еще в мае, но мы сначала отказались, потому что Оля должна была осенью сдавать экзамен. Боря продолжал настаивать и уверял, будто из его друзей и родственников, разбросанных по всему миру, только мы собираемся нанести ему обиду, проигнорировав это историческое событие. А тут еще ‒ по независящим от нас причинам ‒ Оля была вынуждена перенести сдачу экзамена на весну следующего года. Короче, подумали мы, подумали... и решили, что все равно не поедем, ‒ до заветной даты оставалась пара недель, и билеты на самолет наверняка должны были оказаться нам не по карману. Но у гонконговской авиакомпании «Cathay Pacific» цены на рейс Ванкувер ‒ Нью-Йорк (и обратно) были вполне доступными ‒ не дороже, чем если бы мы их брали намного раньше ‒ и, таким образом, аргументов «против» не осталось.

Когда-то в Лас-Вегасе наши места на самолет отдали другим, – мы в тот момент уже были в аэропорту, но слишком поздно зарегистрировались на рейс, – поэтому я теперь регистрируюсь заранее, через интернет. Первого сентября вечером я начал впечатывать наши данные в бланк на сайте «Cathay Pacific». «Страна выдачи паспорта»? Выбираю из списка «Беларусь». «Гражданство»? Тоже «Беларусь»... но в этом списке Беларуси нет, а вписать туда что-то самостоятельно нельзя. Приплыли. То есть, прилетели. Сразу вспомнился фильм «Терминал» (кстати, паспорт у героя Тома Хэнкса, кажется, был наш, белорусский).

Тут я заметил, что в списке стран гражданства два Белиза. Похоже, что один из них каким-то образом влез на место преданной нами родины. Я немного подумал, а потом записал нас гражданами Белиза ‒ того, который шел в списке первым. Когда мы были в аэропорту, я рассказал девушке у стойки «Cathay Pacific» о проблеме с белорусским гражданством и попросил ее проверить наши данные. Она долго шлепала по клавиатуре и наконец сказала, что у нас всё в порядке, ‒ мы числимся гражданами Беларуси. Выходит, я попал в яблочко.

Теперь я должен сказать пару слов о «Cathay Pacific». Прокол с белорусским гражданством меня напугал ‒ я боялся, что эта авиакомпания вообще может оказаться чем-то вроде китайского ширпотреба. На самом деле «Cathay Pacific» напомнила мне девяностые, когда летать по Америке было сплошным удовольствием, а не кошмаром, как сейчас. Бесплатный багаж, бесплатная еда (требовать деньги за самолетную еду это, если можно так выразиться, верх низости), бесплатные наушники, бесплатное кино и отличный выбор фильмов, а обслуживание просто безукоризненное.

Утром третьего сентября мы были в нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди («JFK»). В зале пограничного контроля штук десять будок обслуживали граждан и постоянных жителей США, и только одна ‒ всех остальных. Сколько раз я попадал в США через «JFK» ‒ такого никогда не было. Мало того, мы напрасно рассчитывали, будто американские карточки «I-94» в наших паспортах действительны еще несколько месяцев ‒ нет, коль скоро мы выезжали из США больше, чем на 30 дней, пришлось всё оформлять заново. Обычно мы за это платили по шесть долларов, но в этот раз их не потребовали. Может, потому, что пока мы со всем этим разбирались, рассосалась даже наша самая длинная очередь, мы остались одни в зале, и скучающему офицеру в единственной открытой будке хотелось побыстрее от нас избавиться.

Я еще из Ванкувера заказал места в микроавтобусе, который ходит в несколько городов Коннектикута, в том числе в Нью-Хейвен, откуда совсем недалеко до нашего места назначения, Нью-Лондона. Шофер, бразилец примерно нашего возраста, внешностью и манерами похожий на своих российских и белорусских коллег, выяснил, кому куда нужно, и объявил, что все едут примерно в одном направлении, кроме нас с Олей.

‒ Я сейчас позвоню своему напарнику, вы пересядете к нему в машину по дороге, и он вас довезет до Нью-Хейвена. Для нас так будет удобнее, а для вас ‒ быстрее.

‒ Если быстрее, то хорошо, ‒ согласился я. ‒ Тогда мне надо позвонить другу. Он должен нас встречать на железнодорожном вокзале в Нью-Хейвене. Предупрежу, что мы будем там раньше.

‒ Я вам дам свой телефон, позвоните, ‒ сказал шофер. ‒ А где живет ваш друг?

‒ В Нью-Лондоне.

‒ А, ну тогда вам надо ехать не на железнодорожный вокзал. Мой напарник высадит вас у отеля «Ла Куинта» ‒ это ближе к Нью-Лондону. Наберите номер вашего друга, я ему всё объясню, ‒ предложил шофер.

‒ Это точно ближе? ‒ засомневался я. ‒ Наш друг сказал, что с вокзала ему нас забрать удобнее всего.

‒ От Нью-Лондона до «Ла Куинты» ехать на час меньше, ‒ заверил меня шофер, и я сдался.

Когда мы вышли из машины у «Ла Куинты», Бори там еще не было. Стояла обычная для восточного побережья душная жара, и мы спрятались от нее в кондиционируемом холле гостиницы. Боря подъехал через полчаса и сразу начал ругаться:

‒ Почему вы не поехали на вокзал? Мне сюда добираться на час дольше!

Я понял, что не зря мне нью-йоркский бразилец напомнил наших таксистов. А еще я в очередной раз убедился в правоте Жана Ренуара, который в одной из своих книг написал, что люди делятся не на классы или этнические группы, а на профессии ‒ между представителями одной профессии всегда больше схожести, чем различий.

В Нью-Йорке и прибрежной части Коннектикута в тот день ожидали ураган по имени Эрл («Не надо было звать на юбилей Василия», ‒ сказал Боре один наш общий знакомый), но всё ограничилось ветром с дождем.

На следующий день Алла, жена Бори, устроила нам экскурсию по городу (Оля была в Нью-Лондоне впервые), а потом мы завернули на пляж. На самом деле пляж в Нью-Лондоне это большой комплекс на берегу океана. Там есть и сам пляж, и парк, и аттракционы, и концертный зал под открытым небом, и разные павильоны ‒ в одном из них мы должны были праздновать Борин юбилей. Алла пошла туда что-то проверить, а мы с Олей гуляли вдоль пляжа.

Типичный для Новой Англии вид:

В Уотерфорде ‒ городе, примыкающем к Нью-Лондону, ‒ есть знаменитый парк Харкнеса, расположенный на берегу океана. Там мы провели часа два-три.

Эдвард Стивен Харкнесс был филантропом ‒ он унаследовал от отца, партнера Джона Рокфеллера, огромное состояние, и всю жизнь помогал учебным заведениям, больницам и благотворительным организациям. Согласно завещанию вдовы Харкнесса, поместье семьи было превращено в общественный парк, часть которого оборудована всеми возможными удобствами для отдыха инвалидов.

В 1988 году после реставрации, на которую было потрачено больше восьми миллионов долларов, открылся музейный комплекс, состоящий из бывшего особняка Харкнессов и окружающих его садов.

Почти все работы в парке Харкнесса ведутся добровольцами, которые ухаживают за особняком и садами, подстригают траву, чистят, убирают, – трудно представить себе, сколько людей работает в этом парке бесплатно.

У самого берега мы заметили недавно установленную скамейку:

«Эйми, выйдешь за меня?» – и подпись: «Джо». Интересно, Джо сделал таким образом предложение Эйми, или он поставил скамейку уже потом, в память о событии, которое произошло на этом месте?

Здесь, на пятачке земли, окруженном деревьями, у семьи Харкнессов было собачье кладбище:

Окраина парка:

На следующий день Боря повез нас в Мистик. Это крошечный городок, расположенный по обе стороны реки с таким же названием, которое не имеет ничего общего с мистикой, – на языке местных индейцев это слово означает «река великих приливов». Пилигримы начали селиться здесь в середине ХVII века, и Мистик долгое время был одним из самых важных портов Новой Англии. Сейчас о былом величии Мистика напоминает только пристань, превращенная в музей под открытым небом.

Здесь стоят такие парусники, как единственное оставшееся в США деревянное китобойное судно «Charles W. Morgan» и знаменитый «Amistad», о восстании на котором сделал одноименный фильм Стивен Спилберг.

На другую сторону реки ведет разводной – или, скорее, подъемный – мост.

Не ручаюсь за всех туристов, но люди нашего поколения, оказавшись в Мистике, обязательно идут в пиццерию «Mystic Pizza».

Здесь в конце 80-х годов снимался фильм с таким же названием (у нас его перевели как «Мистическая пицца»). Одну из главных ролей играла Джулия Робертс – это был ее второй фильм, и как раз в нем ее впервые заметили критики и зрители. Сейчас, наверное, мало кто помнит эту картину, а жаль. Хорошее было кино – умное, тонкое, доброе. Такого больше не делают. Вру – делают, но очень редко (например, «In Her Shoes»).

Когда пришло время праздновать юбилей Бори, мы поняли, что «со всего мира», помимо нас, будет только одна пара – Борин университетский друг с женой, которые живут в Минске. Они ездили к дочери, недавно иммигрировавшей в Америку, и заодно навестили Борю. Еще один одногруппник Бори, тоже с женой, приехал из Нью-Джерси. Остальные гости – родственники и друзья – были местные.

Обманутым я чувствовали себя недолго, потому что юбилей удался на славу. Боря c Аллой устроили что-то вроде ностальгического вечера, посвященного нашим семидесятым. Было много шутливых и трогательных речей, и были песни. Пели Борина мама, Алла, дочь Бори со своим другом... И снова не обошлось без обмана – «Петь будут все», – говорил Боря, заставляя меня выбирать между «Сиреневым туманом» и чем-то из репертуара «Голубых ребят» или «Веселых гитар». Я пытался отказаться, но мне удалось только выторговать поблажку – Боря согласился, чтобы я исполнил не совецкую эстрадную песню, а «Yellow Submarine», которую я и спел под фонограмму, честно купленную Борей в интернете за два с половиной доллара. При этом я умудрился перепутать слова в первом куплете, хоть и знаю эту песню наизусть с детства. Ничего, могло быть хуже – я ведь в последний раз участвовал в художественной самодеятельности несколько десятков лет назад. А обман заключался в том, что пели на самом деле только человек пять-шесть, а вовсе не каждый из гостей.

Сам Боря с блеском выдал «Есть только миг» (песня из кинофильма «Земля Санникова»). Фонограмма у него была не midi, как моя «Yellow Submarine», а настоящая «минусовка», и в качестве плюса на электропианино играл Ян Френкель – не в записи, а «live».

Нет, Ян Френкель это не знаменитый композитор-песенник, уже давно покойный, а его внук. Ян не только вырос в семье деда, но и унаследовал от него внешность (правда, дед был жгучим брюнетом с пышными усами, а внук – светлый шатен и усов не носит), рост (больше двух метров) и талант. Ян учился музыке в России и США, а сейчас он главный аранжировщик и пианист оркестра Академии береговой охраны США.

Боря познакомил меня с Яном восемь лет назад. Помню, мы даже ездили в соседний городок под названием Эссекс, чтобы послушать, как Ян играет диксиленд с местными джазистами.

Ян человек приветливый, со всеми держится запросто, но у него есть недостаток, который, по-моему, присущ многим незаурядным людям (а также миллионам людей заурядных), – общение с ним напоминает игру в одни ворота. Задав вопрос, Ян выслушивает только первые несколько слов, а затем начинает говорить сам. Например, он за несколько минут успел два раза спросить, сколько у меня было машин, и явно не обратил внимания на мой ответ, хотя, казалось бы, чего проще – я сказал «ноль». Впрочем, разговаривать с Яном все равно интересно, а уж его игру на фортепиано я мог бы слушать, как здесь говорят, «пока коровы не вернутся домой».

Не знаю, как коровы, а мы вернулись домой рано, и Боря предложил съездить в индейское казино «Mohegan Sun». Вообще-то, нас игорными заведениями не удивишь – в Канаде их, в отличие от США, сколько угодно. Но индейское казино это другое дело.

В других странах про индейские казино мало кто знает. У приезжих – как туристов, так и свежих иммигрантов – казино ассоциируются прежде всего с Лас-Вегасом. Между тем, большинство лас-вегасских казино с индейскими сравниться не может. (Я говорю только про казино – сам Лас-Вегас, конечно, это замечательное место, и я о нем напишу отдельно.)

Игорный бизнес запрещен почти во всех штатах, но примерно в начале 90-х годов кому-то в голову пришла идея строить казино в индейских резервациях, где практически никакие законы штатов не действуют. Власти боролись, как могли, затевали судебные иски, но какой американский суд в наше время посмеет ущемить права индейцев? И по всей стране стали расти индейские казино с высотными гостиницами, многоэтажными паркингами, магазинами, ресторанами, концертными залами. Эти гигантские комплексы расположены в живописных местах и пользуются бешеной популярностью. Говорят, что среднее индейское казино приносит владельцам несколько миллионов долларов в день. Часть доходов перечисляется штату, инвесторы получают свои проценты, а остальное идет племени. Между прочим, индейца, который хочет трудиться в принадлежащем его племени казино, обязаны принять на работу в первую очередь. Но что-то я трудящихся индейцев в этих казино не видел.

В «Mohegan Sun» я был уже три раза. В 1998 году, когда я попал сюда впервые, оно было похоже на большой вигвам, а сейчас это второе по величине казино в Америке. Принадлежит оно племени «мохиган» (ударение на втором слоге) – это те самые могикане, о последнем из которых сочинил книжку Фенимор Купер (любопытно, что имя героя книги и название городка, рядом с которым находится казино, одинаковые – Ункас). Нынче могикане скупают земли в Коннектикуте и соседних штатах и лоббируют законы, которые бы легализовали азартные игры.

В нашем представлении индейские резервации похожи на концлагеря. На самом деле это обширные, принадлежащие исключительно индейцам территории, на которых некоренные американцы могут быть только гостями.

Дорога в резервацию племени «мохиган» вьется между поросшими лесом холмами, а потом идет под уклон и спускается в долину. Старое казино «Mohegan Sun» не было видно до тех пор, пока не подъедешь к нему чуть ли не вплотную. Новый комплекс с гостиницей-небоскребом, наоборот, заметен издалека, но, тем не менее, построен так, что не портит ландшафт. Внутри, как и в других индейских казино, размах сочетается с безукоризненным вкусом. Материалы, использованные в оформлении интерьера, сплошь натуральные – дерево, гранит, мрамор. Фойе гостиницы отделано берестой. Люстры – настоящие произведения искусства.

Ряды магазинов и ресторанов ведут к залам с рулеткой, столами для карточных игр, игорными автоматами.

На фоне большого искусственного водопада бросается в глаза скульптура из стекла:

Таблички с именем автора возле скульптуры нет, но можно не сомневаться, что это работа Дейла Чихули (у нас на улице Джорджия можно видеть его цветы – их фотография есть в моем постинге о Ванкувере).

В «Mohegan Sun» два концертных зала – сравнительно небольшой, на несколько сот человек, «Wolf Den» («Волчье логово») с бесплатным входом и крытый стадион «Mohegan Sun Arena» на десять тысяч зрителей.

Поднявшись на эскалаторе и пройдя еще немного, мы очутились под куполом самого большого в мире планетария.

В конструкции, напоминающей гору, использовано двенадцать тысяч пластинок оникса, которые были вплавлены в стекло итальянскими мастерами.

Время было позднее, коровы уже точно вернулись домой, и мы, проиграв на скорую руку долларов по десять, отправились назад, в Нью-Лондон.

Окончание следует ►